Мечтатель, чьё сердце всегда тянулось к эпохе джаза и потерянного поколения, наконец оказался в Париже с той, кого любил. Они планировали обычное путешествие, но судьба распорядилась иначе. Однажды утром, блуждая по туманным переулкам Монмартра, он переступил порог какого-то старого кафе — и всё изменилось. Воздух запахёл гаванскими сигарами и абсентом, а за соседним столиком сидел сам Хемингуэй, споря о чём-то с яростным блеском в глазах.
Позже были встречи: Пикассо, чьи жесты ломали привычные формы даже в обычном разговоре; Фицджеральды, сияющие и уже несущие в себе трещину; Гертруда Стайн в своём салоне, чьи слова звучали как непререкаемые истины. Всё это было не похоже на сухие строчки из книг. Это была жизнь — шумная, пахнущая краской, вином и бессонными ночами.
Он смотрел на свою спутницу, на её современное платье, и понимал: здесь она гостья. А он — нет. Каждый смех, каждый спор, каждый туманный рассвет над Сеной убеждали его: он не попал в прошлое. Он вернулся домой. И остаться здесь означало не бегство, а обретение себя. Париж 1920-х раскрыл ему объятия, и у него не было сил — и желания — вырваться из них.
